Господи, каким циничным и бессердечным казалось мне тогда это сообщение, прозвучавшее в клубах табачного дыма! Как он может пережить и спокойно вернуться к своему кофе, если со мной случилось непоправимое? Да как он смеет вообще? Если он любит меня, в чем я не сомневаюсь, то как для него это вообще возможно — пережить мои беды?! А вот...
Но прошагав еще пару десятков лет, я услышала суицидальный шантаж из уст очень эмоциональной и достаточно близкой мне юной особы. Она в романтической манере начала рассуждать о том, как собирается после окончания школы (то есть в лучшем случае лет через пять) покончить с собой, чтобы отомстить всем обидчикам сразу. И что бабушка этого точно не переживет. И дедушка не переживет, и подружки, и мальчики, и родители... И тогда я в совершенно не свойственной (а может, и весьма свойственной) для себя манере спокойно парировала, что им будет очень плохо, но они с большой вероятностью это переживут. Да и я так или иначе переживу. Упаси бог вас повторять это в домашних условиях! Но надо ли говорить, что после возмущенных и обиженных воплей, препирательств и брызг слюны суицидальный шантаж прекратился навсегда? Маловато в нем оказалось власти на самом деле.
Кстати, о суициде от близкого я слышала не впервые. Однажды со мной поделился весьма взвешенным решением друг детства. А потом ушел, выслушав мои рассуждения про шестнадцать лет, поиск смысла и уважение к родителям. Кажется, я была последней на его пути. А через две недели оказалось очень больно, но не удивительно. Мучительно переливая мысли о том, могла ли я его спасти или нет и какой ценой, я пришла к выводу, что, похоже, я не спасатель ни разу. И остается только пережить потерю.
К чему я всё это? А к тому, как мало власти мы имеем над возможностью других что-то выбирать, что-то пережить или не пережить, если они того захотят. Или если так сложится. Да и наша возможность выживать и переживать разное велика.
И кажется, что происходит что-то жуткое-прежуткое. Просто невообразимое. А поверх него такое, что даже и назвать невозможно. И уж точно никому не пожелаешь. Что целыми поколениями разгребать придется. На что можно только смотреть и плакать. Или даже не плакать, потому что слезы — это уже хоть какой-то выход. Просто смотреть, иссушивая глаза... Но ведь кто-то стоит и смотрит! И переживает как чужие сюжеты, так и свои собственные. Переживает и остается дышать, ходить, причесываться. А потом и вовсе — говорить, думать и смеяться. Переживает и выживает. А потом отплевывается, выплакивает, выговаривает и расцветает даже.
И, казалось бы, не знает как, но каждое утро почему-то просыпается. И то ли сам проживает невозможность, то ли дает невозможности проживаться через себя. Заходит безмерное, проходит невыносимое, выходит необъятное. А человек остается. Какой-то другой, но достаточно целый, чтобы посмотреть, сделать глубокий вдох, отхлебнуть кофе и сказать задумчиво: «Кажется, я это пережил».
