Огромный разноцветный шатер на берегу Ладоги, танцевальные встречи, джемы до полуночи, тета-хилинг и долгие закаты. А также много вкусной вегетарианской еды, баня в шторм и даже раздельный сбор мусора. Всё это было по-настоящему прекрасно. Но для меня в этот раз самое главное происходило не в танце, а в отношениях с людьми и с ребенком. Для меня эта деревня стала близка к идеалу той самой деревни привязанностей, которая нужна ребенку и которую описывает Жан Ледлофф в своей книге «Как вырастить ребенка счастливым».
Как же это было?
В палаточную деревню приехали около тридцати взрослых и двадцати детей разного возраста. И десять детей были в возрасте от 3 до 5 лет, как раз как моя Тейка. И самое главное правило (даже не правило, а философия) деревни — это то, что все дети общие. И это было действительно так.
Тее два года и девять месяцев, и сейчас я активно нахожусь в процессе отпускания (даже иногда выпихивания) ее во внешний мир и присвоения себе своих фантазий по поводу того, что ей без меня плохо. Я всё больше говорю ей «нет» и сообщаю о своих интересах, отдельных от нее. Даже в одном и том же пространстве, но отдельных, своих. И это непросто для меня, потому что на меня давит образ вездесущей, всепоглощающей матери (даже не только моей, а вообще собирательный образ), которая всегда находится рядом с ребенком, всё стерпит, везде помогает и каким-то непонятным образом вечно добра и заинтересована в делах ребенка. В общем, что-то жертвенное, архетипическое и трудно достижимое. Да и не очень мне туда хочется, если честно. В общем, такой я быть не хочу, а не такой быть иногда стыжусь.
В деревне было устроено детское пространство с шатром, игрушками и чудесными волонтерами, которые по-настоящему любят общаться с детьми. Любят, потому что делают это три часа в день и не перегружены подобным общением. Пока родители участвовали в интенсивах и занимались своими делами, дети могли остаться в детском пространстве. Там волонтеры играли в то, что им самим интересно и дети до 5 лет присоединялись. Было рисование, купание, танцы. Дети старше 5 лет сами придумывали то, во что им играть, а подростки бродили по берегу компанией и разговаривали или пробовали aerial dance.
Первые два дня волонтеры приводили мне Тейку через час после того, как я уходила. И я очень сердилась на это. Прежде всего потому, что я уже понимала, что ребенок может сам и что мне сейчас необходимо мое и только мое время. И даже если ребенку очень нужна я, то мое «вымученное» внимание к ней не будет настоящим. И я продолжала отделяться всеми возможными способами.
Через пару дней Тейка стала спокойно оставаться с детьми на всё время интенсива и даже дольше. И мы встречались уже за обедом, когда я ее кормила и укладывала спать. Но мне всё еще не хватало своего времени и возможности уйти куда угодно и когда угодно, потому что весь вечер мы были вместе. Я очень хотела спокойно пойти в лес или прогуляться по берегу. И я улучала любой момент для того, чтобы уйти, побыть одной и посвятить себе всё свое время и внимание. И в какой-то момент произошел качественный скачок отпускания. Я просто позволила себе уходить, когда мне это удобно, иногда даже не сообщая ребенку, куда я иду. Сначала Тейка немного ныла, а потом перестала и начала искать себе занятие сама. Начала больше общаться с людьми. И я поняла, что то, что ей плохо и одиноко одной, — это всего лишь мои проекции. Еще отпусканию очень способствовало то, что вокруг было много очень доброжелательных и осознанных взрослых, которые спокойно и ровно общаются со всеми детьми. Готовы были помочь и поиграть вместе. Могли отвести к маме, поменять штаны и накормить, если нужно. Позвать с собой на общий круг и довести туда.
В итоге, приехав одна с ребенком в палаточный лагерь и готовясь все время быть вместе, через пять дней я оказалась совершенно свободна. Я уходила утром купаться и не думала о том, кто принесет мне проснувшуюся Тейку, потому что знала, что принесет ее тот, кто первым услышит просьбу о помощи (чаще всего это была Маша Грудская из соседней палатки :).
Я кормила Тею завтраком, если она хотела. А если не хотела, просто оставляла ее в детском пространстве зная, что кто-нибудь ее накормит.
Я возвращалась в полдень с интенсива не спеша, и знала, что кто-нибудь, опять же, накормит моего ребенка обедом. Я обедала и кормила Тейку и еще всех детей, которые подходили. Вместе дети едят намного лучше :)
Я укладывала раздетую Тею спать днем, оставляла открытой палатку и уходила заниматься своими делами, а кто-нибудь из подростков приводил мне ее проснувшуюся, полностью одетую и даже в носках (носки я бы точно поленилась надеть).
Я смотрела, как мой ребенок идет куда-то по пляжу с компанией других детей или взрослых, и даже не спрашивала, куда они направляются.
Когда-то у Ингрид Бауэр в книге «Жизнь без подгузников» я увидела фото арабского мужчины, который держал на руках четырехмесячную девочку. Он не был ей отцом, он был просто какой-то родственник. Но он уже умел ее высаживать. Это меня тогда поразило. Но на Ладоге мимо меня не раз проходили люди с вопросом: «Где у вас горшок?» Они не говорили: «Вот твой ребенок, он хочет какать». Их просто интересовало, где у нас горшок. Горшок, кстати, после этого я находила у палатки уже вымытым :)))
Я могла идти по пляжу и не переживать, что Тея заигралась с кем-то. Я не ждала ее, а просто шла по своим делам, а потом забирала ее на обратном пути уже одетую в чьи-то сухие штаны.
Мы могли сидеть на родительском кругу, беседуя о важном, позволяя детям самим решать свои конфликты. Ни одна мама не бежала на крики и плач своего ребенка в игре. Потому что мы знали, что если будет что-то по-настоящему серьезное, то дети прибегут сами. И настоящих серьезных конфликтов не случалось. И мы не тратили свои силы попусту.
Мы сидели и лежали на женском кругу, а дети, свои и чужие, бегали и ползали вокруг, не мешая нам расслабляться.
Я очень благодарна нашему родительскому кругу за возможность поделиться и получить поддержку.
Игрушек было достаточно, и с ними играли все по очереди. А когда у кого-то детей был день рождения, праздник был у всех.
Если вечером Тее было холодно, а меня не было рядом, кто-нибудь замечал это и предлагал ей одеться. И если она соглашалась, то могла отвести взрослого в нашу палатку и выбрать одежду.
Когда Тея ехала на спине у кого-то другого и разговаривала, я спокойно шла рядом и думала о своем.
Под конец недели Тея шла есть не со мной, а с какой-нибудь «подружкой». Этим подружкам было от 3,5 до 35 лет.
Я знала, что могу положиться на любого жителя деревни, и мне даже не нужно будет специально просить об этом.
Мы шли танцевать в шатер, а дети просто приходили и играли рядом или бегали между танцующими (благо, КИ это позволяет), играли в лошадок и обнимались со всеми, кто был к этому готов.
Некоторые дети могли под вечер заснуть на руках у любого взрослого, сидящего у костра. А потом приходила мама и спокойно забирала спящее чадо.
А еще Тейка однажды заснула на пляже.
Вечером, когда Тейка уже по-настоящему уставала, она приходила ко мне и просила уложить ее спать. Таким образом я просто стала тем человеком, который родил ребенка, иногда кормит, утешает и спит рядом. И это всё. Никакой сверхценности и постоянной необходимости развлекать ребенка. Никакого ощущения 24-часового дежурства. Исчезла необходимости играть с дочерью, кормить и гулять с ней, если я не хочу. Это мог сделать кто-то другой из деревни, кто на самом деле сейчас этого хочет. И кто-нибудь обязательно находился.
Жан Ледлофф так описывает матерей в туземных племенах, которые она исследовала: спокойные, свободные, иногда утешающие детей, когда детям плохо (а детям, несмотря на их крики и плач, редко бывает плохо). Так вот, я почувствовала себя такой аборигенской мамой. И это было прекрасно! И отступил страх потерять себя, потому что я всецело принадлежала себе. Отступил страх родить много детей и погрязнуть в этом, потому что просто можно родить детей и доверить их миру. А главное, появился искренний интерес ко всем детям. Не этот вымученный разговор на детской площадке: «Не хочу... Не хочу... Ну ладно, давай я с тобой немного поиграю», — а реальный интерес. Я могла сама повести толпу детей куда-нибудь и с большим интересом. В один из дней мы устроили для детей живую детскую площадку из тел взрослых. Живые тоннели, гамаки и лесенки. Это было весело.
Дети, кстати, были почти всегда веселыми, и даже если и ссорились, то сами разбирались почти всегда. Тейка перестала ныть. Потому что поняла, что это неэффективно.
Ребенок перестал быть свинцовой гирей на шее, оказался другим человеком со своей жизнью. И мне стало в очередной раз понятно, что мама, которая «нужна всем и всегда», — это всего лишь мои проекции. А стихи и песни, в которых любить и ждать тебя будет «только мама», — это сильно обедняющее жизнь преувеличение, потому что позаботиться о тебе может весь мир, если ты ему позволишь. А мама, постоянно заботящаяся и выдавливающая из себя остатки внимания, — это мама зависимая, потерявшая себя. И отступил стыд за то, что я не всегда хочу общаться со своим ребенком. И еще я перестала переживать, что не я о нем постоянно забочусь, что другие люди моют ему попу и кормят его.
Изменения, которые я наблюдала в своем ребенке и в других детях за это время:
Тея стала отпускать меня и перестала ныть (хвала небесам!).
Тейка перестала ходить за мной хвостом.
Улучшился сон и аппетит (в других местах на свежем воздухе такого сильного улучшения не бывает).
Появилось умение просить помощи у любых взрослых (хотя девочка и так была не из робких).
Снизилась тревога.
Появилось больше ловкости в движениях.
Появилась способность договариваться и решать конфликты словами.
Расширился словарный запас.
Появилась удивительная автономность.
Появились новые игры, в которые меня не посвящают.
Появились устойчивые привязанности кроме меня.
Появилась способность поддерживать интересную беседу со взрослыми.
Еще много другого неуловимого.
В очередной раз становится понятно, что, живя маленькими семьями в отдельных квартирах, мы сильно обеднены и лишены общения, поддержки общины, без которой невозможно нормальное, спокойное и адекватное воспитание детей. Всё общение с ребенком, который мог бы сам общаться, происходит через родителей, что сильно перегружает их, не давая возможности для полноценной жизни и бóльшего количества детей. И это грустно.
Конечно, полностью довериться миру невозможно, если мир не располагает. И компания осознанных людей на безопасном берегу Ладоги — это самый лучший вариант. И редкий, к сожалению. Там было много свободных людей, у которых нет детей и которые с радостью играют с ними. Но если там, внутри, так хорошо, то больше всего на свете мне хочется стремиться создавать такие сообщества в нашем больном цивилизацией мире и хоть иногда погружаться в адекватную среду. Родители работают и делают то, что им интересно, дети играют, смотрят, учатся у всех и общаются со всеми. Этот опыт важен равно и для родителей, и для детей.
Вот такой ценнейший опыт я получила за эти десять дней. Теперь я хоть буду знать, как это происходит и к чему я бы хотела стремиться. Я уже бывала на семейных мероприятиях, но не везде отдается такая атмосфера. Я безмерно благодарна организаторам и «жителям» деревни за всё, что было.
