Если человек задержался в роли, которая себя уже исчерпала, он начинает потихоньку сползать к эмоциональному банкротству. У него уже нет сил, нет мотивов, нет интереса. Таких людей вокруг множество. Матери, говорящие с подростками, как с двухлетками. Директора, плюющие на отчеты. Тридцатилетние нимфетки. Вечные студенты, добропорядочные мужья, правдорубы с голой задницей и еще тьма персонажей.
Чем дольше задерживаешься в исчерпанной роли, тем больше становишься персонажем, все реплики которого предсказуемы, а шаги прописаны. Директора банкротятся, нимфетки соблазняют, мамаши обвиняют и так далее.
Что тут еще скажешь? Надо в конце подвести мораль, но в этом нет правды, когда твой собственный кризис стоит перед носом, как большое темноводное озеро, в которое нужно нырнуть целиком, не зная, хватит ли тебе воздуха. Быть готовым утонуть, так и не коснувшись дна. Или пробить его собственной головой, выйдя с другой стороны. Быть готовым к своей неготовности.
У людей, входящих в кризис, есть иллюзия, что они смогут сохранить жизнь неизменной. Те же связи, то же лицо, тот же уровень. Но кризис — это всегда изменения. В первую очередь того, что сложнее всего менять. Иначе он не был бы кризисом.
Рано или поздно в него придется войти. Медля на берегу, ты всё равно платишь — своим временем, силами и в конечном итоге жизнью. Так или иначе.
Ни одной собственной мысли. Спасибо Саше Ройтману.