Каждый раз, когда он звонит, с ней что-то происходит...
То телефон из рук выскакивает или пальцы так сильно жмут на экран, что вместо ответа сразу сбрасывают, то связи нет. Только что отличная была – и вот нет ее совсем. Ну как так?!
То место какое-то неподходящее. Пригородная электричка. Неловко-то как. Он там у себя в офисе, а она почему-то в электричке среди дачников. Даже и слова лишнего не вымолвишь.
Он говорит «здравствуйте». Ну и что ему ответить? Тоже «здравствуйте»? А каким голосом? Нежным? Но вокруг же люди! Что они подумают? А вдруг его это напугает? Веселым? Но ей же без него совсем не весело. Безразличным? А вдруг он подумает, что ей наплевать, и не позвонит больше?
Она все-таки отвечает, а голос какой-то кукольный. Как у принцессы в мультике. Как у Хрюши со Степашкой в детской передаче. Кто это говорит вообще?
Он спрашивает, как дела, и она рассказывает, рассказывает и рассказывает, как будто рассказ о делах – это что-то важное. Как будто дела – это не для того, чтобы отвлечься от тягостной скуки и грусти.
А чего-то важного она не говорит. И что же это такое, важное? Оно подступает к горлу и не произносится. И только ком, нервное сглатывание и слезы. Много слез. И непонятно даже о чем. Всё же вроде бы хорошо. Даже очень.
Только слезы эти никому не видны. Взрослые умеют так плакать, чтобы глаза были чуть-чуть красные и ком в горле. А снаружи всё прилично. Как будто просто не выспался.
И она опять молчит, дожидаясь, когда сможет сказать самое важное между слезами. И когда горло наконец разжимается, поезд въезжает в тоннель и снова нет связи. И так каждый раз.
— Аглая Датешидзе
То телефон из рук выскакивает или пальцы так сильно жмут на экран, что вместо ответа сразу сбрасывают, то связи нет. Только что отличная была – и вот нет ее совсем. Ну как так?!
То место какое-то неподходящее. Пригородная электричка. Неловко-то как. Он там у себя в офисе, а она почему-то в электричке среди дачников. Даже и слова лишнего не вымолвишь.
Он говорит «здравствуйте». Ну и что ему ответить? Тоже «здравствуйте»? А каким голосом? Нежным? Но вокруг же люди! Что они подумают? А вдруг его это напугает? Веселым? Но ей же без него совсем не весело. Безразличным? А вдруг он подумает, что ей наплевать, и не позвонит больше?
Она все-таки отвечает, а голос какой-то кукольный. Как у принцессы в мультике. Как у Хрюши со Степашкой в детской передаче. Кто это говорит вообще?
Он спрашивает, как дела, и она рассказывает, рассказывает и рассказывает, как будто рассказ о делах – это что-то важное. Как будто дела – это не для того, чтобы отвлечься от тягостной скуки и грусти.
А чего-то важного она не говорит. И что же это такое, важное? Оно подступает к горлу и не произносится. И только ком, нервное сглатывание и слезы. Много слез. И непонятно даже о чем. Всё же вроде бы хорошо. Даже очень.
Только слезы эти никому не видны. Взрослые умеют так плакать, чтобы глаза были чуть-чуть красные и ком в горле. А снаружи всё прилично. Как будто просто не выспался.
И она опять молчит, дожидаясь, когда сможет сказать самое важное между слезами. И когда горло наконец разжимается, поезд въезжает в тоннель и снова нет связи. И так каждый раз.
— Аглая Датешидзе